ГЛАВНАЯ

Общие сведения

Личные страницы

Бляхер Леонид Ефимович - доктор философских наук, профессор, зав. кафедрой Философии и культурологии

Можно ли согласовать спонтанный порядок и полицейское государство

Процессы, происходящие на периферии историко-культурных ареалов, на фронтире представляют особый интерес для исследователя. Причем, интерес этот сводится не только и не столько к «этнографической экзотике», специфическим чертам, которые характерны для этих территорий. Дело в том, что здесь, в силу периферийности и пограничности сильные концепты, структурирующие воображаемые сообщества[1], воздействуют намного слабее. Им противостоят и их ослабляют «через границу» иные конструкты, иных воображаемых сообществ. Да и заинтересованность «центра» в таких периферийных территориях существенно ниже, поскольку высоки издержки «удержания» их в данном смысловом и политэкономическом пространстве.

Соответственно, более ярко и наглядно проявляются социально-политические процессы, скрытые мощным пластом «больших нарративов» или их «осадков»[2], продолжающих присутствовать в «ядрах» воображаемых сообществ. Здесь, в периферийных зонах гораздо чаще возникают лакуны, невидимые «легальной» оптикой пространства, где достаточно быстро формируется порядок, качественно отличный от предписанного легальными нормами и институтами. Правда, возникнув в лакунарном пространстве, этот порядок далеко не всегда стремится к самопрезентации. Чаще он обнаруживается в качестве «сопротивления среды», когда государственные формы концептуализации пространства и социальной общности все же пытаются заполнить собой лакуны на периферии.

Этот процесс, противостояние между местным (территориальным, локальным) сообществом и государством, стремящимся внедрить на данной территории формальные правила, не совпадающие с социальными практиками, принятыми «на местах», мы и попытаемся рассмотреть в настоящей работе.  В качестве отправного пункта наших рассуждений мы используем модный сегодня концепт «полицейское государство», постаравшись освободить его от наиболее явных публицистических коннотаций.

Термин «полицейское государство» все активнее включается и в публицистический, и в научный дискурс, направленный на описание реалий современной России. Однако, если в публицистическом дискурсе термин «полицейское государство» наделен ярко выраженной негативной коннотацией[3], то в дискурсе научном все не так просто. «Полицейское государство» здесь – одна из форм политической организации, когда государственная власть обеспечивает (в том числе насильственными, но легитимными методами) исполнение однозначно трактуемых правил «внутри» политического пространства страны, которое перестает в этот момент  быть собственно политическим. «Политическое» же переносится вовне, в сферу межгосударственных отношений[4].

При этом, идея «общего блага» в том или ином виде становится ключевой.  Именно «общие блага» становятся формой легитимации насилия, идеологической основой «наведения порядка». Соответственно, за то или иное понимание «общественных благ» и идет конкуренция. Ведь достаточно сомнения в том, что блага, представляемые государством, являются «общими благами», как насилие из легитимного инструмента управления превращается в структурное насилие. Нечто подобное мы и наблюдаем в одном из наиболее удаленных от центра, но, с недавних пор «обласканных» государственной заботой Дальневосточном регионе.

События последних лет, так или иначе, связанные с «восточным вектором» российской политики, породили  пристальный интерес к социальным и демографическим процессам, происходящим на территории Дальнего Востока России. Однако сам интерес этот был достаточно специфическим. Он определялся теми, зачастую мифологическими смыслами, которые транслировали сами дальневосточники в первые годы после распада страны[5]. Это, конечно, прежде всего, «желтая опасность»[6].  

О «китайской угрозе» и «нелегальной миграции» из КНР продолжают писать и исследователи, и публицисты, несмотря на явное несоответствие пафоса этих писаний, и реального положения дел. Причина появления подобных писаний достаточно очевидна. Регион, который многие десятилетия существовал в режиме форпоста, осажденной крепости, мучительно расставался в первой половине 90-х со своей привычной функцией. Появление на улицах городов китайцев, от которых еще недавно нужно было «защищать страну», а теперь предписывалось с ними «дружить», трактовалось, как угроза. Из бытового посыла оно проникало в анкеты социологов, экспертные суждения, приобретая все совершенно иррациональные и апокалипсические формы.   Поскольку же путь региональных страхов, воплощенных в «научные тексты» до столичных исследовательских, информационных и политических центров  был не ближе, чему путь света от Альфы Центавра, то к моменту, когда «свет» дошел, «китайская угроза» перестала существовать даже в массовом сознании дальневосточников. Тем не менее, до настоящего времени регион продолжает восприниматься, в том числе и в официальных документах, как «испытывающий внешнее давление»[7]. Соответственно, защита от этого «давления» выступает важным показателем «общих благ», что не вполне соответствует региональным представлениям.

Не менее популярной в этом контексте является и идея «демографического кризиса» на Дальнем Востоке, связанного с массовой миграцией из региона местного населения[8].  В принципе, трудно, да и не нужно отрицать очевидный факт. Население региона за последние десятилетия сократилось почти на 20%. Но не менее очевидным является и то обстоятельство, что отток населения из региона является постоянным фактором[9], действовавшим весь период освоения региона.

Чтобы компенсировать его и предпринимались  шаги государства: от масштабных льгот при царском режиме до оргнаборов и труда заключенных – при советском. Трудозатратные и энергозатратные предприятия оборонного комплекса могли существовать только при сильнейшей поддержке государства. Прекращение ее «естественным образом» вело к высвобождению «работников» и, в условиях отсутствия укорененности, к их отъезду. Это, конечно, не единственная причина отъезда. Уезжали из региона не только рабочие закрывающихся заводов, но успешные предприниматели и ученые, музыканты и абитуриенты. Однако именно это обстоятельство делало отъезд массовым. Создавало «миграционные ожидания».

В прежние годы в подобных ситуациях в регионе исчезали целые города, уезжала едва ли не большая часть населения. Теперь города не исчезали, но качественно менялись. Отъезд был несколько менее массовым, чем в далеком прошлом, но изменения в социальной структуре были не менее масштабными. Жители региона вступали в качественно иные социальные отношения. Из «трудовых коллективов» все больше превращаясь в некий аналог общины, ориентированной на выживание и взаимоподдержку.  Об этих изменениях, их смысле и направленности, а также о восприятии территориальным сообществом усилий государства по модернизации региона и пойдет речь в статье.

Однако прежде, чем перейти, собственно, к изложению материала, необходимо определиться с терминами, вынесенными в заглавие. Дело в том, что в статье термины эти используются, скорее, как метафоры, отражающие наше стремление ухватить некоторое новое явление, чем строгие термины.  Соответственно, при словарном их понимании они не столько проясняют, сколько замутняют смысл текста.

Таким образом, под термином «этнизация» понимается осознание своей особости, выделенности социальной (территориальной)  группой. В начале 90-х годов идея «особого этноса» дальроссов была предметом споров вузовского и научного сообщества в регионе[10].  В тот период особого распространения за пределы вузовских кафедр идея не получила. Сегодня, как мы постараемся показать далее, попытки осмыслить особость (не особенность, а именно особость) дальневосточников предпринимаются на гораздо менее интеллектуально нагруженном уровне. Представления о региональных и местных особенностях выступают способом защиты устойчивых местных же форм жизни от внешнего воздействия.  Формы организации этих усилий мы и попытаемся прояснить.

Термином «колонизация» мы попытались обозначить восприятие населением региона модернизационных проектов, реализуемые здесь.  Здесь введение термина нуждается в пространном пояснении, принципиально важном для нашего анализа. Приведем его.

Перейти к следующей главе